Карантинный Декамерон. День Восьмой. О том, как папа меня пытался в школу сдать.

 

Мне исполнилось семь лет и пора было избавиться от меня, сплавив в лапы всеобщего образования - родители уже дни в календаре вычеркивали.

Школу тоже выбрали. Очень хорошую, всячески рекомендованную друзьями и родственниками, английскую специальную, недалеко от нашего дома расположенную.

Туда брали - по сведениям - только развитых детей из хороших типа семейств, и хотя папа периодически объявлял меня не просто недоразвитой, а козлом, ослом и макакой в одной условно человечьей шкуре, но вообще-то он не сомневался, что меня в любом заведении с руками оторвут. Такая классическая родительская дуальность мышления.

Развитость детей определялась на предварительном собеседовании, и тащиться туда тоже пришлось папе, потому что маму -музейного работника - услали в экспедицию за прялками куда-то в дебри Нюксеницы.

Папа отстирал мои серые гольфы так, что они превратились в белые, отстриг когти и пришил оторванный карман на шортах. Я все еще не выглядела, как ребенок из хорошего семейства, поэтому папа отвел меня к Грише. Гриша вообще был мужским парикмахером, но постоянного клиента согласился уважить.

- Нет, - сказал Гриша - "Покороче" - это не разговор. Девочек так не стригут... это ведь, вы сказали, - девочка? Ну, я и сам вижу, что, может быть, и девочка. Я с дамскими головами не работаю, но за моделями слежу - так, для общего развития. Я думаю, мы сделаем этой вашей девочке стрижку "Олимпия" - это сейчас очень модно.

В дальнейшем я где-то прочитала, что стрижку "Олимпия" очень любила принцесса Диана. Возможно, Диана была с нею гораздо меньше похожа на бешеного ежа - а у меня так все волосы встали над головой вихрами и иглами -и то, что Гриша обильно полил меня лаком, положение только усугубило.

- Такая легкая небрежность, - сказал Гриша - это сейчас очень модно.

Так как мы уже опаздывали на собеседование, то папе пришлось согласиться с легкой небрежностью и взять такси.

 

Принцесса Диана с прической "Олимпия".

На собеседование мы пришли последними - приемная комиссия даже уже начала собирать сумки и портфели. Руководил комиссией дядечка завуч - невысокий человек с высоким лысым лбом мыслителя и живыми черными глазами.

Меня спросили как меня зовут и сколько мне лет, а потом сунули в руки открытый букварь.

- Читай, - сказал мне завуч

- Что тут читать-то? - спросила я.

-Читай, что есть.

Я вздохнула и прочитала

 

"Ехали мы ехали,

К горке подъехали,

Мост переехали,

Дальше поехали."

Ты стихи любишь? - спросила меня одна из приемных тетенек.

- Люблю. Только не такие.

- Ну, прочитай нам какое-нибудь стихотворение, можешь? - Завуч взглянул на часы.- Коротенькое.

- Могу прочитать стихи про вас, хотите? Они короткие!

"Роберт Бернс, перевод Маршака.

Нет, у него не лживый взгляд,

Его глаза не лгут,

Они правдиво говорят

Что их владелец плут."

- Ну, мы, пожалуй, пойдем, - быстро сказал папа, беря меня за воротник рубашки. - Большое спасибо. Документы оставлять?

- Нет, -сказал завуч. - Думается, мы обойдемся без документов.

А вечером папе дозвонилась из северных болот мама, и папа сказал ей, что в следующую школу меня записывать пойдет она, а он умывает руки.

Ну, ничего, меня сплавили на тот год в Вологду, к бабушке, и первый класс я проучилась в вологодской спецшколе номер один, где никакого собеседования не было, потому что мою бабушку в городе и так все знали и лишний раз иметь с нею дела никто не хотел.