Среди монахов часто возникал вопрос, в чем состоит суть монашеской жизни. Что это значит – быть монахом? «Принуждать себя ко всему – вот в чем состоит дело монаха», – говорил Макарий Великий. Когда тот же вопрос задали Захарии, он бросил на землю свой куколь и растоптал его, сказав: «Если человек не сокрушит себя вот так, он не может быть монахом».

 

Строгий устав киновий, как у Пахомия Великого, не был самоцелью, а только помогал в достижении этой цели. В пустыне место надзирателя занимал старец – наставник и учитель, которому ученик отдавал себя целиком. Послушник полностью отказывался от своей воли, а поскольку сделать это было нелегко, его волю приходилось сокрушать, иногда очень суровыми методами.

Одним из них была бессмысленная работа. Антоний Великий поручал своему ученику Павлу Препростому плести пальмовые листья и к вечеру расплетать их снова. Иногда он нарочно рвал его одежду и заставлял ее сшивать, или приказывал ему черпать из колодца воду и тут же выливать ее обратно. Однажды он вылил на землю мед и распорядился собрать его по капле ложкой, да так, чтобы не попало ни крупицы грязи. 

В ходу были намеренные оскорбления и поношения, чтобы закалять волю и воспитывать смирение. Монах должен был быть как статуя или мумия: Макарий посылал учеников бросать камни в мумии, а потом поклоняться им и восхвалять, показывая им, что и они сами должны быть так же равнодушны ко всему, как мумии. Старцы говорили – чтобы спастись, надо быть как мертвый. Некоторые аскеты в буквальном смысле хоронили себя заживо: спали вместе с мумиями, селились в гробах, иногда даже замуровывали себя в гробницах. 

Старец мог давать ученику странные приказы. Авва Павел как-то поручил послушнику поймать в пустыне гиену и привести к нему. Когда тот так и сделал, Павел ударил его и сказал: «Дурак, что за глупую собаку ты привел!»

Бывало, что ученика посылали красть, и тот выполнял приказ, а потом старец тайком возвращал хозяевам украденное. Один из монахов по приказу старца избивал своего сына и даже бросил его в воду, из которой его пришлось спасать другим. Порой учеников заставляли есть в пост, то есть прямо нарушать христианские заповеди. 

Монах не должен был различать, что хорошо, что плохо, где правда, а где ложь: его разум и совесть как бы воплощались в старце, и он слушал его беспрекословно, не рассуждая и не колеблясь. Если старец говорил про испорченную пищу, что она вкусная, ученик повторял то же самое. Авва Силуан как-то назвал пробегавшего мимо вепря серной, и ученик подтвердил – да, это серна. 

Тот же Силуан однажды показал другим старцам силу послушания своего ученика Марка: он позвал его и отправил с каким-то поручением, а сам повел старцев в келью Марка и показал тетрадь с каллиграфическими надписями, которые тот делал в это время. Оказалось, что при первом же зове Марк встал и вышел, не дописав даже последней закорючки в букве.

Послушничество было безусловным правилом, доходившим порой до подвига и смерти. Был случай, когда двум монахам наказали отнести смоквы больному отшельнику. В пути они заблудились и умерли в пустыне от голода; когда их тела нашли, смоквы оказались нетронутыми.

Борьба с едой

Одним из главных занятий монахов была непрестанная борьба с едой. На еду смотрели не как на естественную надобность, а как на искушение дьявола, которым он улавливает душу для всякого греха. Это была как бы первая и самая важная линия обороны, взяв которую, нечистый дух уже мог действовать свободно. Поэтому за нее держались особенно крепко. 

В «Древнем патерике», описывающем жизнь монахов, часто встречаются истории, когда два старца, встретившись, забывают про еду за беседой и молитвой. «Свари-ка нам чечевицы. – Я еще вчера сварил. – А мы разве не ели? – Нет. – Ну, давай поедим». 

В другом месте рассказывается про инока, который весь день боролся с голодом, а к вечеру, помолившись, увидел, как из его утробы выходит дьявольская сила, заставлявшая его желать пищи. Старцы говорили, что демон насылает на монаха такой голод, что тот может сожрать весь Египет и выпить весь Нил – и не насытиться.

Сама по себе еда казалась монахам делом низменным, почти постыдным. Пимен отправлялся на общую трапезу со слезами, только чтобы не огорчить звавших его братьев. Исидор Странноприимец тоже плакал за столом: «Стыдно мне, разумному созданию, питаться бессловесной пищей». Некоторые монахи старались есть только на ходу, чтобы не считать еду делом. 

Отшельник мог сидеть с огурцом в руке и не есть его, но сокрушаться уже потому, что испытывает такое желание. Считалось, что если монах даже хлеб и воду вкушает для услаждения, а не по необходимости, он уже грешит. 

Отца Исайю как-то застали поедавшим соль с водой, и когда тот начал извиняться, сурово сказали: если хочешь есть похлебку, отправляйся в Египет, а не живи в скиту. Многие монахи укоряли себя за стакан выпитого вина и потом в наказание себе целый день не брали в рот воды.

В обычный рацион монаха входили зелень, овощи, финики, мелкая соленая рыба. Существовали так называемые паксамы – маленькие хлебцы из ячменя, долго хранившиеся и настолько сухие, что перед едой их приходилось долго размачивать. Считалось, что вполне достаточно есть два хлебца в день. Иногда варили чечевицу с маслом. 

Но это была самая мягкая диета, многие подвижники не ели ничего вареного и даже хлеба, питаясь одной зеленью. Авва Авраам употреблял только цикорий, салат и петрушку, они заменяли ему даже воду. Старец Савин ел заплесневелую муку. А Постумий пил так мало воды, что у него высох и растрескался язык.

Борьба со сном

Не менее жестоко велась борьба со сном. Пимен Великий однажды спросил одного монаха, чего тот достиг многократным постом. Тот ответил: «Когда я говорю сну «приходи», он приходит, а когда говорю «уходи» – уходит». 

Однако мало кто из монахов достигал такого совершенства. Антоний по субботам молился всю ночь от захода до восхода солнца, стоя с поднятыми к небу руками. Архип Иерапольский спал на мешке, набитом острыми камнями, положив голову на терновник. Арсений не спал каждую ночь и только под утро говорил себе: «Иди, раб лукавый», – и забывался ненадолго сидя. Он считал, что для сна достаточно одно часа в день. 

Один монах целых 40 лет спал только сидя или стоя. Другой 40 дней и ночей стоял посреди колючего терна, чтобы не спать. Третий, желая побороть сон, всю ночь висел на утесе: заснув, он бы тут же сорвался и погиб. 

Несмотря на эти изнуряющие подвиги – а может быть, именно благодаря им, – монахи были долгожителями. Отшельник Арсений прожил 95 лет, из которых 55 провел в пустыне. Макарий Александрийский дожил до ста. 

Многие подвижники были не иссохшими слабыми старцами, а силачами вроде аввы Моисея, который как-то связал в один пук и унес на плечах четверых разбойников, пришедших грабить его пещеру. Феодор Фермейский в похожем случае так же легко справился с тремя. 

Борьба с чувственностью

После еды и сна похоть была одним из самых сильных искушений. Старцы сравнивали женщину с водой, а монаха с солью: встретившись с водой, соль растворяется и исчезает. Даже стариков, постившихся по сорок лет, порой соблазняло воспоминание о какой-нибудь смазливой девице, которую они один раз увидели в молодости. 

Отшельник Пахон рассказывал, что, став монахом, двенадцать лет ни днем, ни ночью не мог избавиться от блудных помыслов: ему все представлялась какая-то эфиопка, которую он помнил еще с ранней юности, когда летом она собирала на поле солому. Пахону казалось, что она сидит с ним в келье, и он с ней согрешает. 

В пустыне монахи совсем не общались с женщинами или говорили с ними на большом расстоянии, например, сидя на разных берегах болота. Это относилось и к самым близким людям, даже матерям и сестрам. 

Авва Пимен, увидев свою мать, заперся в келье и не пускал ее, как она ни плакала и ни просила дать ей возможность его увидеть. На все мольбы он отвечал: «Лучше встретимся на том свете, чем на этом». То же самое ответила сестра пришедшему навестить ее брату: увидимся в Царствии Божьем. 

Плотские мысли нельзя было искоренить, потому что они исходили из поврежденной грехом человеческой природы. Для подвижника важно было не уничтожить искушение, а бороться с ним – молитвой, постом, бдением.

Авва Авраам говорил: мы слишком ничтожны, чтобы на нас нападали демоны, мы имеем дело только с собственными помыслами. От помыслов же никуда не деться: это все равно что, распахнув одежду, не впустить в нее воздух. Помыслы остаются до самой смерти, надо только сопротивляться им. Отсутствие искушений считалось плохим признаком – это значило, что ты уже жил во грехе, сам того не замечая.

Для борьбы с чувственным желанием в ход шли разные способы и средства. Одного молодого монаха блудные помыслы донимали так, что он по несколько раз на ночь приходил к старцу, очищая душу покаянием. Старец внушал ему: благодари Бога, что тебя не мучают такие помыслы, как меня, а то бы ты сразу пал.

Другой монах жаловался, что слишком слаб и не может бороться с блудным помышлением, даже молитва не помогает, потом что он не чувствует ее силу. Старец ему посоветовал: главное – молись, а польза будет; молитва – это как заклинание, которого не понимает сам заклинатель, зато понимает змея – и слушается. 

Некоторые старцы советовали относиться к плотским помыслам как к харчевне, из которой доносится сладкий аромат еды: просто вдохни запах и иди дальше. Другие говорили: если бросить одежду, она истлеет; если бросить дурные помыслы, то и они истлеют.

Но чаще всего монахи прибегали к умерщвлению плоти. Один старец замечал, что его никогда не смущали блудные мысли, потому что он все время страдал от голода, жажды и недостатка сна. Другой монах узнал, что женщина, которую он представлял в своих мыслях, умерла; тогда он пошел и выкопал ее из могилы и долго лежал в постели с разлагающимся трупом, чтобы наказать себя за греховные желания. Авва Евагрий зимой всю ночь сидел голым в колодце, борясь с похотью, другие монахи стояли по пояс в ледяной воде.

От чувственной страсти не защищал и возраст. Иоанн Ликольский отказался принять больную женщину, хотя ему было уже 90. Другой старец, заболев, пошел в город лечиться, хотя его предупреждали, что там он может впасть в блуд. Он ответил, что такого не может быть, потому что все его тело уже высохло и помертвело. А вернулся он в скит с ребенком, которого зачал во грехе с одной из девственниц, помогавшей ему при лечении в городе. 

Престарелому Сисою ученик однажды предложил переселиться поближе к людям, где не так сурова жизнь. «Веди меня туда, где нет женщин», – ответил тот. Ученику пришлось признать, что только в пустыне их и нет.

Именно в это время возник известный монашеский сюжет, послуживший позже образцом для многих похожих рассказов и легенд, в том числе для «Отца Сергия» Толстого: о том, как блудница соблазняет отшельника. Женщина легкого поведения, наслышавшись о подвигах одного старца, стала похваляться, что сумеет его соблазнить. Придя к нему ночью, якобы заблудившись, она со слезами просила приютить ее и, пользуясь его состраданием, проникла к нему в келью. Тогда его начала одолевать похоть, но, вспомнив про адский огонь, он подошел к свече и стал жечь на ней палец, потом другой и так делал до утра, пока не сжег все пальцы. Женщина, видя это, от страха «окаменела», то есть умерла, но старец наутро воскресил ее, чтобы «не воздавать злом за зло».

Некоторые монахи в борьбе против похоти доходили до полного отчаяния. Пахон нарочно ночевал в пещерах с гиенами, чтобы они его сожрали, и хватал змей, надеясь, что его укусят и убьют. Некоторые убивали себя сами, чтобы не сдаться и победить искушение хотя бы смертью: один монах заколол себя мечом, другой утопился в реке, третий бросился в пропасть. Но такие самоубийства не одобрялись Церковью и считались проявлением слабости. «Церковь приемлет победителей, а не побежденных», – говорил Амвросий Медиоланский.

Искушения вызывали не только женщины, но и красивые юноши. Одно из наставлений старцев гласило: «Не есть с женщиной и не иметь с ней дружбы; не спать на одном ложе с отроками, если сам молод, ни с братом своим или аввою; не обращаться на себя взора, когда надеваешь одежду». 

Один монах отказался переплывать реку, чтобы не снимать одежду и не видеть себя голым, и Бог перенес его на другой берег по воздуху. Пафнутий не принял в скит молодого Эвдемона, сказав, что в скиту не подобает быть лицу, похожему на женщину. 

Другой юноша, Захария, с детства рос в ските, но когда повзрослел, его изгнали из-за необычайной красоты. Долгое время он переходил из скита в скит, но его отовсюду выгоняли, пока однажды он не залез в соленое озеро и не просидел там несколько часов, погрузившись по самый нос в раствор селитры. Соль разъела и изуродовала его тело и лицо до неузнаваемости. Когда Захария вернулся в скит, пресвитер Исидор сказал: в прошлый раз ты причащался как человек, а в этот – как ангел. 

Между тем порок все-таки проникал в скиты, что видно по многочисленным рассказам в патериках. Эти поучительные истории говорят, однако, не о мерзости греха, а о том, что нельзя осуждать других. Старцы призывали не быть подозрительным и не верить, что брат согрешил, даже если ты видел это собственными глазами. Авва Пимен предупреждал: даже если ощупаете своими руками, все равно не свидетельствуйте. 

Одному иноку как-то показалось, что его сосед по келье согрешает с женщиной. Он долго терпел, наконец, не выдержал, подошел и пнул их ногой, крикнув: «Хватит уже, наконец!» Но оказалось, что это были два пшеничных снопа, которые ворошил ветер.