Моя учительница по литературе была тайно влюблена в поэтов Серебряного века. Хотя, почему же тайно? Она любила их напоказ.
Вставала в центр класса, начинала декламировать стихотворения, закрыв глаза, впадая в Нирвану. Она неслась по волнам рифм, забыв на несколько минут, что в кабинете сидят 30 юных созданий и смотрят на нее с удивлением.
Даже самые отъявленные хулиганы затихали. Они не хотели портить этот сакральный момент, "обламывать кайф", как говорят на молодежном сленге.
Осипа Мандельштама Надежда Николаевна обожала. Считала гением. Но никто из школьников не хотел углубляться в его поэзию. Еще бы - весна за окном. Какое им всем дело до того, что происходило 100 лет назад?
Много лет спустя я решила разобраться - в чем, собственно, гениальность произведений поэта? Почему его художественными образами восхищались Ахматова и Цветаева?
Я распечатала на принтере в офисе несколько стихотворений Мандельштама и разложила их на своем столе, пока никого из коллег не было рядом. Я хмурила брови и пыталась разобрать написанное, словно передо мной лежал египетский ребус или манускрипт Войнича.
Признаюсь честно: я не оценила творений Осипа Эмильевича. Пыталась обсудить их с мамой. Она ответила, что если весь мир считает их шедеврами, а ты нет, значит, я просто не доросла. Ни морально, ни умственно.
"Как ты не понимаешь, он зафиксировал момент отчаяния, грусти, депрессии. Это не смайлик с опущенными уголками губ в мессенджер прислать. Он облек чувства в слова!"
Шли годы. Я мысленно возвращалась к стихам Мандельштама. Крутила их у себя в голове, пробовала на вкус каждую фразу.
И постепенно я влюблялась в каждое слово.
Я могла после длинного и тяжелого дня упасть на кровать и прошептать:
"Я от жизни смертельно устал, ничего от нее не приемлю..."
И ощутить неосязаемую связь с человеком, который жил в прошлом веке.
Наверное, в этом и есть феномен гениальности: чувствовать другого через огромное пространство времени.
Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки,
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят.
О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И неживого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь!
Ладонями дворов иду по Петербургу.
Я узнаю про жизнь по линиям руки.
И прячу свои сны, я в детскую шкатулку.
И забываю, где оставил я ключи.
Мелодии дождей становятся мне ближе.
Ночные фонари, как спутники мои.
Прошу Вас господа, я Вас прошу потише.
Я так хочу узнать, где потерял ключи.
Умывался ночью на дворе.
Твердь сияла грубыми звездами.
Звездный луч - как соль на топоре,
Стынет бочка с полными краями.
На замок закрыты воротА,
И земля по совести сурова,-
Чище правды свежего холста
Вряд ли где отыщется основа.
Тает в бочке, словно соль, звезда,
И вода студеная чернее,
Чище смерть , соленее беда,
И земля правдивей и страшнее.
1921 год.
Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирён мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.
Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: на, возьми!
Их, бесшумно окающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.
Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.
Маком бровки мечен путь опасный...
Что же мне, как янычару, люб
Этот крошечный, летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ?..
Не серчай, турчанка дорогая:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.
Ты, Мария,- гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить - уснуть.
Я стою у твоего порога.
Уходи, уйди, еще побудь.
Свежие комментарии