Одесса, ул.Деребасовская. Городской сад. Памятник Л. Утесову
Весной 1941-го Леонид Утёсов с невероятным увлечением работал над новой программой — «Напевая, шутя и играя». Каждый день с утра и до поздней ночи, в том числе на гастролях в Москве, коллектив репетировал, импровизировал, искрил идеями и экспромтами. Утёсов — на острие атаки. Пел, танцевал, заражая всех оптимизмом и верой в счастье человеческое.
Со времён фильма «Весёлые ребята», со времён роли пастуха-музыканта Кости Потехина Утёсов, при случае вворачивавший в репертуар и «Лимончики» с «Муркой», всегда оказывался точным отражением народа Страны Советов: тут тебе и стройки великие, и порыв, тут тебе и любовь со страданиями и драками в тёмных переулках, тут тебе лиризм души широкой, иногда и не знающей, что со всей этой красотой делать. Выйти разве на простор да и заорать на весь мир — пусть слышат!
22 июня 1941-го репетиция тоже была. В театре «Эрмитаж». И было в тот день ясно одно: песни нужны теперь новые, хотя и старые людям опорой будут.
Германские войска без объявления войны…
Внутреннюю войну германским войскам Утёсов и оркестр объявили незамедлительно.
Как ротный простой запевала,
Я шёл с ней сквозь ветер и дым,
А голоса коль не хватало,
Я пел её сердцем своим…
На фронт никого из оркестра не взяли, ответ на коллективное письмо пришёл от самого Ворошилова, там же было и указание: продолжать выступать, поднимая боевой дух столицы. Концерты давали на улицах, в призывных пунктах, в домах культуры и на вокзалах — слушателей в те дни хватало особенно, тонка была нить к мирной прошлой жизни, но всё ещё сохранялась она, всё ещё казалось, что «никак не может такого быть… разобьют германца за месяц, ну пусть за два!..»
В конце июля Москва, постепенно становившаяся прифронтовым городом, начала эвакуацию промышленных предприятий, заводов. Пришлось ехать (несмотря на все протесты) в Новосибирск и Утёсову с оркестром. На передовой с концертами, правда, успели побывать, но разве этого было достаточно?..
Уезжали из столицы вместе с симфоническим оркестром Евгения Мравинского. Коллективы в пути сдружились, и годы спустя Мравинский говорил: «Оказалось, деление настоящей музыки на симфоническую и эстрадную ошибочно по сути. Выступления оркестра Утёсова убедили меня в этом».
Тыл Утёсову был невыносим. Все свои выступления он заканчивал словами: «Мы уедем скоро в действующую армию, а в Новосибирск вернёмся, когда победим фашистов…» И бомбардировал всех и вся письмами с требованием отправки на фронт.
Через год после начала войны, в июне 1942-го, Утёсову присвоили заслуженного артиста РСФСР — и он с оркестром оказался-таки на Калининском фронте, на Ржевском направлении. Выступали по два, а то и по три раза в день, в ночь. Под дождём, под солнцем — было неважно.
При артобстреле бухались в грязь в сценических костюмах, после отмывались как могли, отчищали инструменты и начинали с того самого момента, на котором «немец ноту сбил».
Новые песни приходили отовсюду — иногда кто-то из бойцов как мог напевал мелодию, тут же подсказывали и слова. Утёсов говорил не единожды, что всего, что тогда пели, никому не упомнить и никогда не пересчитать. И ещё он любил вспоминать, что солдаты подхватывали песню и разноголосый хор перекрывал и оркестр, и самого Утёсова, но это всё было неважно…
Чаще прочего Утёсов исполнял «Любимый город», «Спят курганы тёмные», «В землянке».
А главнее прочего — «Тёмная ночь». И не было ей равных. И если сейчас послушаете вы 1943 года запись оркестра Утёсова с его вокалом, легко найдёте в ней и отголоски блюза, и осколки диксиленда, и лирику всей предвоенной жизни не только СССР — Европы. Почему так? Не маршами едиными… В отрыве от дома и тепла семейной жизни, на краю смерти и тьмы человеку из века в век свойственно пусть и ненадолго, но непременно вернуться в свет. Там почерпнуть силы, так укрепить себя, быть может, перед последним шагом в вечность.
Джаз на войне.
Звучит дико? Но отчего же, если в схватке с врагом все средства хороши? Все средства, а музыка из них временами — первейшее. Помните? «Священная война» стоила целых дивизий, когда звучала на передовой.
Леонид Утёсов был профессионалом сцены. Умельцем на все руки — дирижёр, концертмейстер, вокалист, композитор и актёр. Начинал очень давно, в Одессе времён становления советской власти. Потом перебрался в Москву, поехал в 1928-м с женой и дочкой в Париж (а что ж тут такого, обычное было дело) набираться по кабаре и ночным клубам той самой «театрализации» (утёсовское словечко), что цепляет нас до сих пор. Вернувшись, создал на сцене ленинградского Малого оперного театра собственный «Теа-джаз», позже переименованный в джаз-оркестр под управлением Утёсова и получивший в 1940-м статус Государственного джаз-оркестра РСФСР (впоследствии, с 1947-го — Государственный эстрадный оркестр РСФСР), — не чаи с баранкой на завалинке. Всё как «у них там» положено: репертуар, костюмы, огонь в глазах. С одним важным отличием — за идею.
Это отличие и помогает нам сегодня слушать «Тёмную ночь» в джазовом прочтении Утёсова и молча давиться слезами — код войны в такие минуты не даёт дышать, зато даёт жить на нашей земле. По нашим обычаям.
На фронтах утёсовцы были на разрыв — только успевай за колоннами на марше. Если где встречались на концертах фронтовых с моряками, Утёсов, «по крови и рождению одессит», неизменно пел «Заветный камень», и вот тут наступала мёртвая тишина — песня была написана после оставления Красной армией Севастополя и Одессы. После многих дней героической обороны…
Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Чёрное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря…
Ночами после таких концертов переписывали для моряков слова на нотной бумаге — чтобы были у каждого. После войны Утёсову на концертах приносили эти слова…
На той самой «нотке». Бывало, кто пел вместе с ним, а бывало — уже дети и жёны. И конечно, строчку «Взойдёт на утёс черноморский матрос, кто Родине новую славу принёс» пели всем залом, подпевая Леониду Осиповичу по новому: «Взошёл на утёс черноморский матрос…» — так ведь оно для нас и понятнее, и привычнее.
Такой вот советский бронебойный джаз-оркестр.
А у врагов наших другой был… джаз-оркестр.
Разгром под Сталинградом и провозглашённая Геббельсом «тотальная война» (18 февраля 1943 года) положили конец непринуждённому веселью «великого немецкого народа» и окончательно добили все сомнительные джазовые кафешки гитлеровской Германии. Мастера свинга отправились в концлагеря, джаз был признан (ещё в 1935-м, но теперь — бесповоротно) музыкой «для ниггеров и унтерменшей», но один немаленький оркестрик по личному распоряжению рейхсминистра народного просвещения и пропаганды (дьявол, какая должность…) завалялся.
Оркестрик человек так на 30 с гаком. Под управлением Лутца Темплина. С вокалистом Карлом Шведлером, в совершенстве владевшим английским и совестью, — мастер, что ещё сказать.
Этот дивный оркестрик назывался Charlie and His Orchestra, играл в совершенстве все джазовые стандарты мира, а Шведлер их «пропевал сердцем», правда, с переделанными словами — на новый нацистский лад, специально для трансляции в головы и мозги наших союзников по антигитлеровской коалиции, стиль-то более чем подходящий, да и импровизации совершенно классические.
Всё это «дегенеративное искусство» (по словам самого Геббельса) продолжалось до самого конца войны, а после оркестранты расползлись по Европе, продолжая услаждать слух простых и честных граждан. Историй возмездия, здесь, к великому моему сожалению, не будет: Темплин умер в 73-м, дожив до 72, Шведлер — в 70-м, дожив до 68.
Просто для понимания.
Непреходящих ценностей евроцивилизации.
Однажды писатель Анатолий Алексин рассказал Утёсову историю своей бабушки, одесситки, отказавшейся поехать к родным в Москву. Она жила в Одессе на малоприметной Провиантской улице, но вся округа её знала — уж очень сердечная была, отзывчивая на чужую боль. Дворник, что жил с ней в одном доме, в одиночку воспитывал двух мальчишек — мама у них умерла. И вот бабушка заменила пацанам мать — учила, присматривала, помогала по хозяйству.
Потом случилась война, пришли немцы, еврейку они в бабушке Анатолия Алексина не признали, но им на помощь пришёл дворник — он «на всё правильно указал». И больше бабушку никто не видел.
Утёсов после рассказа Алексина специально поехал в Одессу, выступал без всякого графика там чуть ли не две недели (заставили — был моментально узнан поклонниками), поднял на ноги и органы, и всех выживших свидетелей — город перевернул. А и так было известно многое: кто предавал, кто доносил, кто служил в гестапо. Потом вернулся в Москву, пришёл к Алексину и сказал: «Толя, такое дело, ты поверь… Я не хочу, чтобы ты думал, что я какой-то там герой. Я ощущал это своим долгом — найти его. Такое зло должно быть наказано. Но он удрал с фашистами. Найти его, гада, невозможно…»
Они всегда «удирают с фашистами».
А Одесса, как и все русские города, всегда остаётся с нами.
Утёсов ушёл 9 марта 1982-го. 40 лет назад. Ему было 87. Давно нет и его оркестрантов, и афиш его выступлений в городах необъятной нашей Родины…
Но мы-то знаем.
И он знает.
И ждёт.
Широкие лиманы, зелёные каштаны
Услышали вновь шелест развёрнутых знамён.
Когда вошёл обратно походкою чеканной
В красавицу Одессу победный батальон.
-----------------------------------------------
Автор: Сергей Цветаев.Писатель, публицист
----------------------------------------------
(всю галерею фотографий см. по ссылке.)
Свежие комментарии