Какой была бы Россия, если бы не было Петра I

Споры о значении деятельности Петра I начались в России ещё в конце XVIII века.

«Повреждение нравов» Петром

Всё XVIII столетие в России прошло под знаком благоговения к памяти и деяниям Петра Великого. Однако философия Просвещения посеяла и тут семена свободомыслия. В 1787 году известный государственный муж, учёный и масон князь Михаил Щербатов написал не для публикации записку «О повреждении нравов в России».

В ней он скептически посмотрел на преобразования Петра.

Отметив пользу большинства петровских реформ, Щербатов выделил также и негативные, на его взгляд, их последствия. Самым главным стало распространение вольности нравов, особенно среди женщин. Пётр I сам подал пример упадку морали, когда развёлся с первой законной женой, Лопухиной. Хваля Петра за его намерение искоренить суеверия в религии, Щербатов упрекал царя за его неумение это сделать: «Но когда он сие учинил, тогда, когда народ еще был непросвещен, и тако, отнимая суеверии у непросвещенного народа, он самую веру к божественному закону отнимал».

Также не нравилось князю, что Пётр унизил человеческое достоинство в самих знатных родах. «Могла ли остаться добродетель и твердость в тех, – вопрошал Щербатов, – которые с юности своей от палки своих начальников дрожали, которые инако, как подслугами, почтения не могли приобрести, и быв каждый без всякой опоры от своих однородцов, без соединения и защиты, оставался един, могущий предан быть в руки сильного?»

Унижение Петром национального достоинства россиян

Такие настроения были широко распространены в знатных кругах. В 1810 году Николай Карамзин передал Александру I свой памфлет «О древней и новой России», где подверг беспощадной критике деятельность Петра I. Главной его виной, по мнению известного писателя и историка, оказалось унижение чувства национального достоинства в русских. «Мы стали гражданами мира, – восклицал Карамзин, – но перестали быть во многих случаях гражданами России. Виною Пётр».

Не отрицая полезности многих преобразований Петра и признавая, что они способствовали возвеличению России, Карамзин, вместе с тем указывал на ненужность и вредность многих перемен, насильственно вводимых царём: «Страсть к новым для нас обычаям преступила в нём границы благоразумия. Пётр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств... Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце».

Краеугольным камнем критики Петра со стороны так называемых славянофилов 1830-50-х гг. стала эта оценка Карамзина: «Со времён Петровых... русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия». Итак, сеяние сословной розни, подрыв народного единства – вот в чём больше всего усматривают вред петровской эпохи. Но Карамзин предупреждал, что в старину вернуться уже нельзя.

Бесконечный спор славянофилов и западников

Славянофильское воззрение покоилось на убеждении, что без петровских реформ Россия находилась бы в лучшем состоянии гражданственности. Царь не оградился бы от общественного мнения бездушной бюрократией, между сословиями не было бы такой розни. Между тем, Россия всё равно была бы велика и обильна, сильна и просвещённа на свой лад. Славянофилы отрицали, что своим положением великой державы Россия обязана лишь Петру I. А если бы действительно было так, что лишь Пётр утвердил Россию на такой степени государственного могущества, подчёркивали они, то цена, которая была уплачена за это, несоизмеримо выше приобретённого за неё.

Эти взгляды вызвали отповедь так называемых западников. Они отрицали за русскими допетровскими традициями и учреждениями всякую способность к саморазвитию, к прогрессу. Всё полезное для России, утверждали они, могло быть внесено только с Запада. И это было сделано Петром, в этом великое значение его реформ. Пусть Пётр, ломая русскую жизнь, поступал деспотично. Но только вместе с ненужными, может быть, западными обычаями в быту и одежде, Россия могла получить с Запада то, в чём действительно нуждалась, то есть просвещение.

Этот спор продолжается на протяжении уже почти двух веков. Нетрудно заметить, что основания того и другого взгляда покоятся на вере. Одни верят, что всё полезное может произойти только на Западе. Другие – что из тамошних гражданских и политических учреждений для России может исходить только вред.

«Западнический» взгляд утверждает: если бы Петра не было, то Россия утратила бы своё великодержавие, проиграв Западу, и стала бы походить на Китай, отставший из-за своей самобытности. Если в начале ХХ века такой аргумент казался убедительным, то сейчас, на фоне успехов Китая, он явно несостоятелен. Соответственно, «неославянофилы» могут указывать на тот же пример как на успех самобытного прогрессивного развития.

Всё полезное могло появиться в России и без Петра

А велика ли личная роль Петра в тех реформах, которые несли России несомненную пользу? В учебных заведениях, флоте, фабриках? Вспомним, что всё это развивалось на протяжении XVII века, причём без насильственной ломки национальных традиций. Первое высшее учебное заведение в России появилось вместе с вхождением в её состав Украины – то была Киево-Могилянская академия. В 1687 году, в правление царевны Софьи, появился первый вуз в Москве – Славяно-греко-латинская академия. Некоторые её выпускники отправлялись для совершенствования обучения в западноевропейские университеты ещё до петровских реформ.

Первый подход к созданию флота сделал ещё царь Михаил Романов в 1630-е гг., купив корабль в Гольштинии для охраны торгового мореходства на Каспии. Во время войны с Польшей и Швецией царь Алексей Михайлович, овладев в 1660 году Ригой, повелел устроить на Западной Двине судоверфи для строительства русского флота на Балтике. Правда, из-за поражения в войне этот проект не состоялся. Регулярная армия успешно создавалась в России на протяжении всего XVII века, и к воцарению Петра полки иноземного строя составляли более половины её численности.

Да и в обычаях Россия проявляла всё больше терпимости к Западу. Уже при дворе Алексея Михайловича был заведён «политес с манеру польского», как тогда говорили, то есть моды и театр. С первой жены его сына, царя Фёдора (1676-1682), Агафьи Грушецкой, польские обычаи в одежде и причёске, особенно у дам, стали быстро распространяться среди старомосковской знати.

Хотя, говоря словами того же Карамзина, «русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ. Два государства могут стоять на одинаковой ступени гражданского просвещения, имея нравы различные».