В то давнее, давнее лето маме дали путёвку в дом отдыха на Рижском взморье, и она решила взять с собой меня. Пристроить дочку в доме отдыха оказалось абсолютно нереально, и мама сняла для меня койку у местной русской женщины, а кормить водила в станционный буфет и в разные столовки. Роль «койки» исполнял узкий диван, на котором мы спали, улегшись «валетом», с такой же худенькой девочкой, как и я, — дочерью хозяйки. Днём мы вместе бегали к морю и в дюнах, где не так дуло, азартно играли в «камушки» — этим тогда забавлялись едва ли ни все послевоенные дети, лишённые других игрушек. Иногда к нам присоединялся соседский мальчик. Он был тоже из русских, очень быстрый, ловкий, с сильными пальцами и крепкими ногтями — камушки от его щелчков летели далеко и без промаха. Мальчик почти всегда нас обыгрывал. Однажды, когда мы втроем направлялись на любимое место в дюнах, нам навстречу попался его отец, вполне обычный, крепкозубый и добродушный человек, и всё-таки чем-то необыкновенный — за плечами он нёс странный, длинный мешок, а в руке держал вместо кепки или шляпы — цилиндр…
«Кем твой отец работает?» — спросила я у мальчика.
Мальчик нахмурил белесые брови, помолчал и быстро произнес: «Машинистом!»
Дочка моей хозяйки подозрительно взглянула на него:
«Разве?»
«Да, машинистом!» — твёрдо повторил мальчик.
Потом мы опять увидели издалека его отца, и тот помахал нам цилиндром. Но на сей раз мы были только вдвоём с мальчиком. Я удивилась:
«Зачем машинисту цилиндр?»
«У них форма такая!» — выпалил мальчик.
Кажется, он заметил, что я не совсем поверила, смущённо потёр оттопыренное ухо и почти шёпотом добавил:
«Ладно уж, скажу тебе. Ты здесь чужая, скоро уедешь. Только молчи, а то по башке получишь. Он трубочист».
У меня взлетели вверх брови:
«Ой!»
«Мы из Ленинграда. Наш дом немец разбомбил. Вот мы сюда и перебрались. Печей много — у отца работы невпроворот. Мой дед тоже был трубочистом. И прадед. Отец иногда берёт меня с собой — хочет, чтобы и я стал трубочистом. А я не хочу… Стыдно ведь. Грязь, сажа, дымом воняет… Всё равно, что золотарь. Знаешь, они выгребные ямы чистят?»
«Нет, что ты! Трубочист — совсем другое», — возразила я.
«Вообще-то, да», — облегчённо вздохнул мальчик и принялся рассказывать про отцовское дело. Отец, когда берёт с собой, то непременно показывает, как устроены тяги, куда уходит дым. Интересно! А ещё отец говорит: власть приходит и уходит, а дымоходы остаются. У него есть особые короткие сапоги, «гады» называются. От деда достались. Говорит, очень удобные. В них нога не сбивается. Теперь таких сапог не выпускают. А цилиндр совсем даже не для форсу — в нем удобно, когда печь почищена, выносить золу…«
«А не страшно — вдруг свалитесь с крыши?» — поёжилась я.
«Не-е! У нас дома на стене оберег висит — от порчи и от сглаза. Цилиндр в руке у отца — чистая случайность. Обычно он его в мешок прячет. Отец почти всегда ходит пешком и старается не попадаться на глаза прохожим. Так принято у трубочистов…»
Прошло много лет. Я много раз бывала в Прибалтике, и даже собственными глазами видела блуждающий по старинным уличкам негатив — чёрного-пречёрного трубочиста в цилиндре. Тогда я узнала: встретить измазанного сажей человека в грязном мундире и в цилиндре — большое везение. Иg нужно было обязательно оторвать у него пуговицу…
А ещё через десяток лет, уже живя в Сиднее, я раскрыла газету «Сидней Морнинг Херальд» и наткнулась на рассказы о разных умельцах, в том числе, о трубочистах. И сразу всплыл в памяти мальчик с Рижского взморья, который стеснялся профессии отца.
Почётно ли это занятие здесь, в Австралии? Скорее нет, чем да. Не рвутся австралийцы в трубочисты. Хотя в Австралии дровяных печей на душу населения приходится больше, чем где бы то ни было в мире. Впрочем, этот факт мало кому известен. Цех трубочистов малочислен — их катастрофически не хватает.
По-видимому, это удел людей одержимых. Многие из них — давние или недавние эмигранты. Взять хотя бы британца Майкла О’Коннора — солидного мужчину с детской улыбкой на лице, с которым я встретилась в сиднейском кафе. В его полузабытом отрочестве остались лондонские трубы и наставления отца, и горьковатый, дымный привкус опасности, пощипывающий горло. А в Сиднее год за годом его нога ступала только на твёрдый асфальт, а не на пьянящую крышу.
Когда он впервые пришёл на собрание трубочистов, то почувствовал себя ребёнком в леденцовой лавке. Годы напролёт Майкл готовил себе снаряжение, зарабатывал на экипировку. И вот, наконец, смог позволить себе купить необходимые вещи. Той ночью, сделав долгожданное приобретение, он улёгся спать со своими щётками…
Майкл О’Коннор любит историю своего ремесла. Хотя это и жестокая история. Трубочистов издавна зовут — «закопчённая мошонка». Обидное прозвище, но верное. Закопчённая мошонка — несчастье профессии, которое нередко заканчивается раковым заболеванием. Для Майкла О’Коннора думать об этом — невыносимо…
В старину европейские трубочисты обычно бродили по улицам, странствовали по городам и посёлкам в поисках заработка и подручных. Бедняки продавали им детей. Не только мальчиков — девочек тоже. Невесёлое тысячелетье стояло на дворе. Жили по-скотски. С подручными обращались по-скотски. Ютились в подвалах, укрываясь прокопченными тряпками вместо одеял. С теми же тряпками, спотыкаясь и чертыхаясь, влезали на трубы. У британских и многих европейских труб конфигурация обычно зигзагообразная — благодаря этому в комнатах дольше держится тепло. Вот почему так требовались мальчики — маленькие, юркие, цепкие. Из-за зигзагов и множества углов взрослому трубочисту несподручно вставить палку в дымоход, а ребячья мелюзга выручала. Прискорбно, но дети карабкались в углы печных труб не только по приказу хозяина, но и чтобы спрятаться от него. Как правило, беглецов там и ловили, но иногда детям не удавалось выбраться. Майкл О’Коннор наслушался в Лондоне разных историй о том, как разрушались ветхие дома, а маленькие скелеты падали вниз. Его до сих пор передёргивает, когда вспоминает эти рассказы…
В Англии мальчишки, которым выпадало карабкаться по трубам, оказывались среди первых подмастерьев. А в 1800-ые годы незабвенный лорд Шефтесбери (Lord Shaftesbury) «продавил» в парламенте закон, который давал им право на лучшие условия. Трубочисты сказали своё «спасибо», воздвигнув в Лондоне статую лорда Шефтесбери. Майкл О’Коннор, разумеется, видел эту статую и никогда не забудет надпись, которую прочёл на ней: «Вот этот человек, который был нашим спасителем!»
Майкл О’Коннор. Фото: Эдди Джим (Eddie Jim)
В Австралии трубочисты никогда не брали детей в подручные. В австралийских трубах нет зигзагов, они — прямые. Наверное, потому что здесь климат теплее. Во всяком случае, австралийские трубы легче чистить щётками и прутами, чем английские. И всё-таки это требует большого мастерства. От едва уловимого «чуть-чуть», малого, как извилина в ухе, зависит очень многое. Надобно очень внимательно следить за качеством щёток, которыми приходится пользоваться. Не всякая подходит. Если щётка хороша, а Майкл нашёл всего четыре по-настоящему достойных, сделанных в Мельбурне, то после чистки печные трубы отлично действуют почти целый год. Но хорошая щётка — половина дела. Необходимо дотянуться ею до нужного места. Её насаживают на конец прута и продвигают вверх, к трубе, и сквозь неё, удлиняя прут за счёт второго, третьего, четвёртого прута, пока щетинистоголовая дылда не достигнет самой верхушки, над которой только небо. Когда выпадает иметь дело с большой трубой, то приходится использовать 15 и даже 20 длинных прутов. Задача — не из простых. Но именно так из века в век работали собратья по цеху в Европе, а потом в Австралии. Но не в Германии. В Германии трубы чистят сверху — с крыши. На то есть свои причины, о которых поведал Майклу старый немецкий трубочист, который теперь тоже живёт в Австралии. А ещё старик, уйдя от дел, подарил ему несколько потрясающих восьмидесятилетних медных муфт, которые отлично подходят к прутам Майкла.
Сейчас, между прочим, его с товарищами порой зовут не только печи да камины чистить, но и на свадьбы. У молодожёнов появилась мода фотографироваться с трубочистом на счастье. Пришлось обзавестись специальным мундиром. Это, кстати говоря, старая традиция. В Европе, говорят предания, несколько столетий назад трубочист спас жизнь королю. И король, когда его дочь выходила замуж, в знак благодарности пригласил трубочиста на свадьбу. С той поры так и повелось: хочешь соблюсти добрую примету — зови трубочиста. И принц Чарльз звал, когда женился на принцессе Диане, и известный лорд Маунтбэттен (Lord Mountbatten). Майкл О’Коннор приходит на свадебные ритуалы сам и присылает подручных не в нынешней, а в старой униформе. Она — чёрная и с медными пуговицами. Обычно трубочист читает поэму, когда невеста и жених выходят из церкви. Это настоящий сюрприз для них. Не жалко времени — пусть живут молодые хорошо… Трубочист Австралиец Майкл О’Коннор входит в Европейскую федерацию трубочистов. Он любит бывать на показах мастерства, общаться с другими трубочистами. Чистильщики печей — народ во многом похожий, в какой бы части мира они ни жили. Иногда, правда, язык чуть-чуть мудрёный. Но уже на второй день встречи трубочисты, как старые друзья, сидят вокруг стола за пивом и ведут бесконечные разговоры о трубах…
Свежие комментарии