Одесса, ул.Деребасовская. Городской сад. Памятник Л. Утесову
Весной 1941-го Леонид Утёсов с невероятным увлечением работал над новой программой — «Напевая, шутя и играя». Каждый день с утра и до поздней ночи, в том числе на гастролях в Москве, коллектив репетировал, импровизировал, искрил идеями и экспромтами.
Со времён фильма «Весёлые ребята», со времён роли пастуха-музыканта Кости Потехина Утёсов, при случае вворачивавший в репертуар и «Лимончики» с «Муркой», всегда оказывался точным отражением народа Страны Советов: тут тебе и стройки великие, и порыв, тут тебе и любовь со страданиями и драками в тёмных переулках, тут тебе лиризм души широкой, иногда и не знающей, что со всей этой красотой делать. Выйти разве на простор да и заорать на весь мир — пусть слышат!
22 июня 1941-го репетиция тоже была. В театре «Эрмитаж». И было в тот день ясно одно: песни нужны теперь новые, хотя и старые людям опорой будут.
Германские войска без объявления войны…
Внутреннюю войну германским войскам Утёсов и оркестр объявили незамедлительно.
Как ротный простой запевала,
Я шёл с ней сквозь ветер и дым,
А голоса коль не хватало,
Я пел её сердцем своим…
На фронт никого из оркестра не взяли, ответ на коллективное письмо пришёл от самого Ворошилова, там же было и указание: продолжать выступать, поднимая боевой дух столицы. Концерты давали на улицах, в призывных пунктах, в домах культуры и на вокзалах — слушателей в те дни хватало особенно, тонка была нить к мирной прошлой жизни, но всё ещё сохранялась она, всё ещё казалось, что «никак не может такого быть… разобьют германца за месяц, ну пусть за два!
..»В конце июля Москва, постепенно становившаяся прифронтовым городом, начала эвакуацию промышленных предприятий, заводов. Пришлось ехать (несмотря на все протесты) в Новосибирск и Утёсову с оркестром. На передовой с концертами, правда, успели побывать, но разве этого было достаточно?..
Уезжали из столицы вместе с симфоническим оркестром Евгения Мравинского. Коллективы в пути сдружились, и годы спустя Мравинский говорил: «Оказалось, деление настоящей музыки на симфоническую и эстрадную ошибочно по сути. Выступления оркестра Утёсова убедили меня в этом».
Тыл Утёсову был невыносим. Все свои выступления он заканчивал словами: «Мы уедем скоро в действующую армию, а в Новосибирск вернёмся, когда победим фашистов…» И бомбардировал всех и вся письмами с требованием отправки на фронт.
Через год после начала войны, в июне 1942-го, Утёсову присвоили заслуженного артиста РСФСР — и он с оркестром оказался-таки на Калининском фронте, на Ржевском направлении. Выступали по два, а то и по три раза в день, в ночь. Под дождём, под солнцем — было неважно.
При артобстреле бухались в грязь в сценических костюмах, после отмывались как могли, отчищали инструменты и начинали с того самого момента, на котором «немец ноту сбил».
Новые песни приходили отовсюду — иногда кто-то из бойцов как мог напевал мелодию, тут же подсказывали и слова. Утёсов говорил не единожды, что всего, что тогда пели, никому не упомнить и никогда не пересчитать. И ещё он любил вспоминать, что солдаты подхватывали песню и разноголосый хор перекрывал и оркестр, и самого Утёсова, но это всё было неважно…
Чаще прочего Утёсов исполнял «Любимый город», «Спят курганы тёмные», «В землянке».
А главнее прочего — «Тёмная ночь». И не было ей равных. И если сейчас послушаете вы 1943 года запись оркестра Утёсова с его вокалом, легко найдёте в ней и отголоски блюза, и осколки диксиленда, и лирику всей предвоенной жизни не только СССР — Европы. Почему так? Не маршами едиными… В отрыве от дома и тепла семейной жизни, на краю смерти и тьмы человеку из века в век свойственно пусть и ненадолго, но непременно вернуться в свет. Там почерпнуть силы, так укрепить себя, быть может, перед последним шагом в вечность.
Джаз на войне.
Звучит дико? Но отчего же, если в схватке с врагом все средства хороши? Все средства, а музыка из них временами — первейшее. Помните? «Священная война» стоила целых дивизий, когда звучала на передовой.
Леонид Утёсов был профессионалом сцены. Умельцем на все руки — дирижёр, концертмейстер, вокалист, композитор и актёр. Начинал очень давно, в Одессе времён становления советской власти. Потом перебрался в Москву, поехал в 1928-м с женой и дочкой в Париж (а что ж тут такого, обычное было дело) набираться по кабаре и ночным клубам той самой «театрализации» (утёсовское словечко), что цепляет нас до сих пор. Вернувшись, создал на сцене ленинградского Малого оперного театра собственный «Теа-джаз», позже переименованный в джаз-оркестр под управлением Утёсова и получивший в 1940-м статус Государственного джаз-оркестра РСФСР (впоследствии, с 1947-го — Государственный эстрадный оркестр РСФСР), — не чаи с баранкой на завалинке. Всё как «у них там» положено: репертуар, костюмы, огонь в глазах. С одним важным отличием — за идею.
Это отличие и помогает нам сегодня слушать «Тёмную ночь» в джазовом прочтении Утёсова и молча давиться слезами — код войны в такие минуты не даёт дышать, зато даёт жить на нашей земле. По нашим обычаям.
На фронтах утёсовцы были на разрыв — только успевай за колоннами на марше. Если где встречались на концертах фронтовых с моряками, Утёсов, «по крови и рождению одессит», неизменно пел «Заветный камень», и вот тут наступала мёртвая тишина — песня была написана после оставления Красной армией Севастополя и Одессы. После многих дней героической обороны…
Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Чёрное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря…
Ночами после таких концертов переписывали для моряков слова на нотной бумаге — чтобы были у каждого. После войны Утёсову на концертах приносили эти слова…
На той самой «нотке». Бывало, кто пел вместе с ним, а бывало — уже дети и жёны. И конечно, строчку «Взойдёт на утёс черноморский матрос, кто Родине новую славу принёс» пели всем залом, подпевая Леониду Осиповичу по новому: «Взошёл на утёс черноморский матрос…» — так ведь оно для нас и понятнее, и привычнее.
Такой вот советский бронебойный джаз-оркестр.
А у врагов наших другой был… джаз-оркестр.
Разгром под Сталинградом и провозглашённая Геббельсом «тотальная война» (18 февраля 1943 года) положили конец непринуждённому веселью «великого немецкого народа» и окончательно добили все сомнительные джазовые кафешки гитлеровской Германии. Мастера свинга отправились в концлагеря, джаз был признан (ещё в 1935-м, но теперь — бесповоротно) музыкой «для ниггеров и унтерменшей», но один немаленький оркестрик по личному распоряжению рейхсминистра народного просвещения и пропаганды (дьявол, какая должность…) завалялся.
Оркестрик человек так на 30 с гаком. Под управлением Лутца Темплина. С вокалистом Карлом Шведлером, в совершенстве владевшим английским и совестью, — мастер, что ещё сказать.
Этот дивный оркестрик назывался Charlie and His Orchestra, играл в совершенстве все джазовые стандарты мира, а Шведлер их «пропевал сердцем», правда, с переделанными словами — на новый нацистский лад, специально для трансляции в головы и мозги наших союзников по антигитлеровской коалиции, стиль-то более чем подходящий, да и импровизации совершенно классические.
Всё это «дегенеративное искусство» (по словам самого Геббельса) продолжалось до самого конца войны, а после оркестранты расползлись по Европе, продолжая услаждать слух простых и честных граждан. Историй возмездия, здесь, к великому моему сожалению, не будет: Темплин умер в 73-м, дожив до 72, Шведлер — в 70-м, дожив до 68.
Просто для понимания.
Непреходящих ценностей евроцивилизации.
Однажды писатель Анатолий Алексин рассказал Утёсову историю своей бабушки, одесситки, отказавшейся поехать к родным в Москву. Она жила в Одессе на малоприметной Провиантской улице, но вся округа её знала — уж очень сердечная была, отзывчивая на чужую боль. Дворник, что жил с ней в одном доме, в одиночку воспитывал двух мальчишек — мама у них умерла. И вот бабушка заменила пацанам мать — учила, присматривала, помогала по хозяйству.
Потом случилась война, пришли немцы, еврейку они в бабушке Анатолия Алексина не признали, но им на помощь пришёл дворник — он «на всё правильно указал». И больше бабушку никто не видел.
Утёсов после рассказа Алексина специально поехал в Одессу, выступал без всякого графика там чуть ли не две недели (заставили — был моментально узнан поклонниками), поднял на ноги и органы, и всех выживших свидетелей — город перевернул. А и так было известно многое: кто предавал, кто доносил, кто служил в гестапо. Потом вернулся в Москву, пришёл к Алексину и сказал: «Толя, такое дело, ты поверь… Я не хочу, чтобы ты думал, что я какой-то там герой. Я ощущал это своим долгом — найти его. Такое зло должно быть наказано. Но он удрал с фашистами. Найти его, гада, невозможно…»
Они всегда «удирают с фашистами».
А Одесса, как и все русские города, всегда остаётся с нами.
Утёсов ушёл 9 марта 1982-го. 40 лет назад. Ему было 87. Давно нет и его оркестрантов, и афиш его выступлений в городах необъятной нашей Родины…
Но мы-то знаем.
И он знает.
И ждёт.
Широкие лиманы, зелёные каштаны
Услышали вновь шелест развёрнутых знамён.
Когда вошёл обратно походкою чеканной
В красавицу Одессу победный батальон.
-----------------------------------------------
Автор: Сергей Цветаев.Писатель, публицист
----------------------------------------------
(всю галерею фотографий см. по ссылке.)
Свежие комментарии